Последняя крепость Земли - Страница 11

Касеев подошел.

– Маникюр… Я только вчера перед самым отъездом сделала маникюр. И что теперь? Мне вечером выступать. И как прикажете? Все смотрят на руки. Это виолончель, представьте себе. Это руки. Это пальцы и ногти. Люди смотрят на мои руки, когда я играю. Нельзя хорошо играть неопрятными руками. Нельзя. И что теперь прикажете делать? Маникюр… Я только вчера перед самым отъездом…

Кто-то сильно толкнул Касеева в плечо. Полковник. Он, казалось, просто не заметил Касеева. Он держал в опущенной руке пистолет и шел, глядя перед собой пустыми глазами.

Касеев вначале хотел остановить его, тронуть за плечо, но вдруг увидел, куда смотрит полковник, и понял, зачем он идет.

Железнодорожный начальник отряхивал свой мундир. Среди крови и боли он выглядел словно пришелец из другого мира. Ему повезло, он лежал без сознания, когда…

– …Это руки. Это пальцы и ногти. Люди смотрят на мои руки…

Касеев, не отрываясь, смотрел на руку полковника. Рука с оружием чуть покачивается в такт шагам. Еле заметно, словно пистолет весит десятки килограммов. Пальцы держат оружие крепко, побелели суставы.

– …Нельзя играть хорошо неопрятными руками… Пистолет качнулся и пошел вверх, увлекая за собой руку. Это он все решал, пистолет. Рука только подчинялась ему, а полковник следовал движениям своей руки. Медленно двинулся указательный палец на спусковом крючке. Чуть-чуть, всего пару миллиметров.

Из дула медленно, нехотя выплеснулось пламя, ствольная коробка сдвинулась назад, обнажая ствол, вверх и вправо вылетела гильза… Пистолет вскрикнул, как кричит женщина, рожая.

А пуля… Пуля головой вперед медленно выскользнула из ствола. Касеев видел, как пуля на мельчайшую долю секунды замешкалась, словно в приступе агорафобии, но потом, увидев цель, метнулась вперед, стараясь как можно быстрее преодолеть расстояние до головы железнодорожника. Этой пуле, как миллионам и миллионам пуль до нее, очень хотелось понять, выяснить, что крепче– она, пуля, или человеческая плоть. Что сильнее.

Касееву казалось, что пуля вдавливается в воздух, что с натугой протискивается между его молекулами, что стонет от этой непосильной работы…

Грохот, шлепок, брызги крови и падение тела… Сразу, одним мгновением, человек умер, умерла пуля, захлебнувшись его кровью. Еле слышно застонала осиротевшая гильза, упав на землю. Щелкнул затвор, досылая новый патрон.

Железнодорожник отлетел к бетонной опоре и медленно сполз по ней, запрокидываясь на бок.

– Сука! – ровным голосом сказал полковник. – Сука.

Но пистолету было мало одной смерти. Пистолету хотелось продолжить. Он снова потащил руку вверх, заламывая кисть, к виску. Полковник не сопротивлялся. Наверное, ему кажется, что холодное прикосновение металла немного успокоит боль… Хоть чуть-чуть… Совсем немного…

Откуда-то из-под платформы, из пахнущей кровью и болью пустоты, вынырнул солдат. Подсечка, резкий рывок… Полковник падает навзничь, пистолет не хочет его отпускать, пистолет продолжает тянуться к его виску, примораживает к спусковому крючку палец, сведенный судорогой…

Хруст, ломается кость, пальцы разжимаются, и пистолет падает. Падает рядом с рухнувшим на землю полковником. Им нужно быть рядом. Пистолет надеется, что ему еще удастся завладеть левой рукой полковника. И закончить дело. Закончить…

Это кричит полковник:

– Закончить! Закончить!

И невнятное бормотание солдата. Не нужно, говорит солдат, нужно жить, говорит солдат, не стоит оно того…

Не стоит оно того, повторяет Касеев. Не стоит оно того.

Он повернулся и вышел из-под платформы. Посмотрел на небо. Тучи. Небо заволокло серым. И пошел дождь.

Глава 2

Майора звали Игорем Андреевичем Ильиным. Ему было тридцать пять лет, он был холост и за последние три часа успел повторить эту бесценную информацию уже раз пятнадцать. Майору очень хотелось спать, начинала болеть голова, как обычно бывало после длительного приема тонизирующих пилюль. Он жрал эту гадость двое суток подряд и мечтал о том, как прибудет на базу, сдаст снаряжение и примет душ.

Что может быть плохого в том, что майор Ильин примет душ после двух бессонных суток? Всего часа четыре поспать после душа – это что, преступление? Поспать – и можно снова нести службу, проявляя массовый героизм. Писать отчеты и отвечать на вопросы. Хоть по тысяче раз на одни и те же.

Но его посадили в откровенную комнату и запустили по всему циклу. Имя, отчество, фамилия, звание, год рождения, семейное положение. Датчики на теле глубокомысленно анализировали его реакции, микрофоны ловили отклонения в интонациях… Ильин сидел перед зеркалом и глядел в глаза своему отражению. Обнаженному отражению.

Экзекуторы от психологии решили когда-то, что перед самим собой обнаженный человек врать не будет. Или решили, что допрашиваемый подумает, что они так решили, а на самом деле…

Они много чего придумали, эти экзекуторы. Например, этот женский голос, чуть хрипловатый, со страстным придыханием, словно шепчущий свои вопросы прямо в мозг майора Ильина.

…Там, за зеркалом, шикарная женщина лежит, откинувшись в истоме, на шелковых простынях и спрашивает, спрашивает так, будто каждое его слово доставляет ей неземное наслаждение, будто он, майор Ильин, ее партнер в самых изысканных играх и он просто обязан ласкать ее, доставлять ей удовольствие, честно отвечая на вопросы… Ничего не утаивая… Какие могут быть тайны между ними…

А то, что молекулярный зонд гуляет в его мозгу, разыскивая обрывки мыслей и эмоций, так это все ерунда, это как хлыст и наручники в жесткой постельной игре. Немного боли – это даже приятно.