Последняя крепость Земли - Страница 50

К оглавлению

– Артур Флейшман. Но… он просто числится. Реально…

– Реально – вы?

– Реально – я.

– Покажите мне Клинику, – попросил Гриф.

– Сейчас?

– Именно сейчас. Ближе к полудню, боюсь, ее будет гораздо сложнее посмотреть.

Капитан взял со стола свою коробочку, спрятал ее в карман куртки.

На мониторе наблюдения исчезла надпись, появилась картинка. Наблюдатель сделал пометку в журнале регистрации. Поболтали до трех часов ночи, потом отправились погулять. Имеют право воплощать свою шизофрению в жизнь.

Наблюдатель зевнул, открыл свой термос и налил себе в чашку кофе. Спать очень хочется.

– А вам не хочется спать? – спросил тот, кого Ильин называл Младшим, у Старшего. – Завтра будет очень насыщенный день…

– Не хочется, – ответил Старший. – Сколько раз уже это видел, а все не могу свыкнуться.

Старший указал пальцем – за окном вращался земной шар.

– Понимаю, что это станция перемещается над шариком, а кажется, что это Земля послушно подставляет свой бок для осмотра.

– Или для укола, – сказал Младший.

– Или для хорошего пинка, – сказал Старший.

Иногда ему казалось, что оба они – сумасшедшие. Что десять с половиной лет назад они оба так и не пришли в себя. Что тем зимним вечером они… Неприятные мысли. Очень неприятные.

Лучше об этом не думать. Лучше делать то, что они считают правильным. Что на самом деле является правильным.

Он даже никогда и представить себе не мог, что способен на такое. Убей одного – и тебя объявят убийцей, станут искать причину. Убей десяток – и прослывешь маньяком, и многие люди будут пытаться понять, что двигало тобой, ведь не просто так ты это сделал. А убей миллион – и все задумаются над твоими идеями. Ведь нельзя убить столько людей просто так, походя.

– Мы будем над точкой к шести утра, – сказал Младший.

– Знаю, – кивнул Старший.

– Будут сильные тени, – напомнил Младший.

– Это поначалу. Потом солнышко поднимется в зенит, освещение будет такое, что просто залюбуешься. Ну, а кроме этого, основные события будут происходить в помещениях. Кстати, что там майор?

– Спит и шепчет во сне, что должен, просто обязан выполнить свой долг.

– Вот в нем я ни на секунду не сомневаюсь, – серьезно ответил Старший. – Я думаю о другом… О том, не слишком ли сложная партия задумана нами. Можно было бы все сделать проще. Гораздо проще.

– Зачем? – удивился Младший. – Ведь красиво! Как костяшки домино, которые долго расставляли, затаив дыхание в сладостном предвкушении, в ожидании того мгновения, когда можно будет чуть-чуть пошевелить пальцем и… Все будет рушиться, рушиться, рушиться… Пока не ляжет в картинку, которую мы заранее придумали. И все восхищенно будут хлопать в ладоши!

Старший не ответил. Старшего не интересовала внешняя сторона дела. Он полагал, что только цель может все оправдать. Он не был оригинален в этом, но и неправ он тоже не был.

– Пожалуй, я пойду посплю, – сказал Старший, вставая с кресла. – А ты…

– Я тоже, – засмеялся Младший. – Не хочу зевать, когда начнут опрокидываться доминошки!

Пока он укладывался спать, станция прошла над Черным морем и двинулась дальше, на северо-восток.

Жене Касееву очень не хватало новостей. Не хватало – и все тут. Он сам их делал, знал, из чего и как варятся новости в агентстве, регулярно плевался, просматривая новостийные передачи, но каждый вечер включал телевизор, чтобы в очередной раз…

В Клинике телевизора не было. Вернее, в палатах стояли телевизоры, но предназначались они вовсе не для информирования пациентов, а для их развлечения. Двадцать четыре часа в сутки каждый мог смотреть все что угодно из предложенного списка фильмов и представлений. Если, естественно, врач разрешал.

Касееву врач разрешал. В смысле – не возражал. Врач вообще старался держаться от Касеева подальше, сведя общение с журналистом к минимуму. Около десяти часов вечера доктор Флейшман заглянул в палату, с порога спросил, все ли нормально, получил утвердительный ответ и, удовлетворенный, ушел к себе в комнату.

Женя внимательно изучил киноархив Клиники и убедился, что либо он смотрит комедию, либо рано ложится спать.

Касеев выключил телевизор.

Генрих Францевич не возражал. Он по блокам разложил на своей постели систему и тыкал в разъемы тестером, время от времени неодобрительно качая головой и цокая языком.

– Что, завтра двинетесь за приключениями? – спросил Женя.

– И даже не собирался, – сказал Генрих Францевич, не отрываясь от своего занятия.

– Сдрейфили?

– Угу, – кивнул Пфайфер.

– Нет, серьезно!

– Серьезно… – Генрих Францевич аккуратно подцепил пинцетом что-то в оптическом блоке, сдул на пол. – Серьезно, я даже сдрейфить не смог. Я сразу понял, что никуда не пойду, спасибо. Я свое уже отбегал…

– А говорили…

– Я ничего не говорил. Я пил коньяк и высказывал предположения.

– Я же видел – вы почти согласились. Еще секунда…

– Женя. – Генрих Францевич на секунду отвлекся от профилактики оборудования и посмотрел на журналиста. – Я понимаю, вы совсем недавно испытали болезненное унижение…

– Какое там унижение, – пожал плечами Касеев.

– Нет? – удивился Пфайфер. – А мне казалось, что любой нормальный мужик, после того как его самым бессовестным образом унизили, разве что носом по полу не повозили, вырубили словно сопляка, отключили, как мелкого засранца, макнули в дерьмо…

– Про дерьмо уже было.

– Это про засранца было, а про дерьмо, извини, не было. У меня все ходы записаны. Так вот, после того как ты облажался, не смог ответить за базар…