Последняя крепость Земли - Страница 87

Тяжелые прозрачные двери главного входа закрылись, оставив шум снаружи. Только тяжелое дыхание уцелевших и стон кого-то из раненых. И еще какие-то крики наверху, на втором этаже.

Лукич медленно – нарочито медленно – прошел мимо людей по лестнице и сел на ступеньку, положив пистолет рядом с собой.

Все, кто был в вестибюле, – почти четыре десятка человек – смотрели на Лукича. И молчали.

И пока не рвались никого убивать – это было главным.

У них включились мозги, с облегчением подумал Лукич. Теперь будет проще. Намного проще. Нужно только перевести дыхание, чтобы сердце не пробило грудную клетку…

– Это же мент! – выкрикнул мужик с залитым кровью лицом. – Ментяра! Я его узнал… Это ж ты, сука, ко мне подходил… Прикидывался… Форму снял – думал, не узнаю? А теперь тут сидишь? В нас стрелял, сволочь! Мочи его…

Мужик подхватил с пола автомат, нажал на спуск.

Автомат молчал. Патрульный ведь так и не успел передернуть затвор.

– Положи ствол, идиот, – тихо сказал Лукич, не отрываясь, глядя в дуло автомата.

В «макарове» участкового еще было семь патронов. Лукич мог пристрелить горластого, но…

– Положи ствол, алкоголик, – сказал Лукич. – Я пришел арестовать преступников. Вот тех…

Лукич ткнул указательным пальцем вверх.

– Тех, кто все это начал. Я пришел их арестовать. Вот мое удостоверение…

Лукич левой рукой вытащил из брючного кармана удостоверение и показал его толпе.

Медали выпали из кармана на ступеньки. Отскочили и упали ниже.

– Ждите меня здесь, – вставая, сказал Лукич. – Я сейчас пойду и арестую тех. А вы будете свидетелями… Слышали? Свидетелями. Бросьте оружие, гражданин… как там тебя?

– Олиференко… – ответил мужик. – Геннадий Семенович…

– Ты, Геннадий Семенович, свои отпечатки пальцев оставил на автомате. Как теперь докажешь, что это не ты стрелял? Ты отпечатки убийцы залапал, а свои оставил…

Олиференко уронил автомат.

– И опять – придурок. Сотри свои пальцы. Ну?

Олиференко стал обтирать автомат вначале голыми руками, потом остановился, растерянно посмотрел по сторонам. К нему подошла женщина и протянула платок.

– Вы тут все – свидетели, – объявил Лукич. – Перепишите фамилии и адреса, чтобы дать показания… Чтобы никто из убийц не ушел без наказания… Стихи, блин.

Лукич повернулся спиной к вестибюлю и стал подниматься по ступенькам.

– И раненым помогите, – сказал он, остановившись возле дверей на второй этаж.

Взялся за дверную ручку, потянул дверь на себя. Только бы не стали стрелять. Ни те, в вестибюле, ни эти, за дверью.

Если меня застрелят, подумал Лукич, Алена меня просто убьет.

Так, с улыбкой, участковый, старший лейтенант милиции Артем Лукич Николаев, вошел в оперативный центр. И был несколько разочарован – на него не обратили внимания.

Все смотрели на оператора-один. А тот танцевал какой-то странный танец, смесь кадрили, брейка и пляски Святого Витта.

И он, между прочим, имел на это полное право. Лешка Трошин также имел полное право танцевать от радости, но не мог – сидел на полу и размазывал слезы по лицу.

…Получилось. Получилось! Слышите, сволочи? Убийцы… У нас получилось… Обломайтесь, козлы…

На лестничной клетке, когда боец оттолкнул его, Лешка вдруг вспомнил, что они с оператором-один совсем недавно совершили должностной проступок, практически уголовное преступление. Они вывели два огнеблока из-под управления системы. Для того чтобы не дать уничтожить кадропроектор.

Они переключили на ручное управление два огнеблока. Трошин влетел в оперативный центр и пинком погнал оператора-один к его рабочему месту. Оператор как раз собирался уходить. Куда-нибудь подальше. Чтобы не видеть всего происходящего…

Ситуацию он понял за полторы секунды. Еще три секунды у него ушло на то, чтобы переключить огнеблоки на себя и на запасной пульт.

Прицел как раз выискивал очередную десятую жертву, когда длинная очередь разнесла огнеблок вдребезги. Второй точкой управлял Трошин, он одной очередью снес последний огнеблок и открыл огонь по блоку связи и координации.

Когда массивный куб блока разлетелся на куски, в оперцентре наступила тишина. Потом все заорали. Каждый свое.

Кто-то бросился обнимать оператора-один, кто-то просто прыгал на месте, выкрикивая что-то несвязное.

Лешка Трошин плакал.

Сволочи… убийцы… сволочи… что же вы так… сволочи… за что…

У него тряслись руки, когда он пытался вытереть с лица слезы. Понимал, что выглядит глупо, жалко выглядит, но ничего не мог с собой поделать.

Минут через пять все успокоились. Затихли. Не получается как-то радоваться, когда на экранах мониторов видны люди – раненые и убитые. Не получается.

И вот, когда наступила полная тишина, от входа раздался негромкий и очень усталый голос:

– Это… я старший лейтенант милиции Николаев. Вы арестованы…

Все оглянулись на вход.

– Бросайте оружие, – сказал Лукич, – там люди нервничают. Убить вас хотят. Сдавайтесь, я гарантирую вам защиту.

Никто в оперативном центре не засмеялся.

– Трошин! – позвал кто-то. – Тут нас пришли арестовывать.

– Ну так арестовывайтесь, – сказал Трошин. – С милицией не спорят.

И с полковником Жаданом подчиненные тоже не спорили. Если он приказывал или просто просил – нужно было выполнять. Не задумываясь, зачем это делается. Даже если приказ выглядит странным.

Вот, например, странным выглядит желание полковника выяснить, откуда именно поступил звонок на его собственный, полковника Жадана, телефон. Не номер его интересовал, а место, из которого звонили.